| Главная » Статьи » Мои статьи |
Мы родом не из детства – из войны
| «Растим патриотов » Дети и война. Мы родом не из детства – из войны Гладкова Анастасия Николаевна МОУ «СОШ №63», 10класс, Григоренко Антонина Ивановна, учитель I квалификационной категории г. Оренбург, 2009 Содержание. Введение……………………………………………………………………3 1.Основная часть. Мы родом не из детства – из войны…………………4 1.1. Школы Чкаловской области в годы Великой Отечественной……...4 1.2. Дети Оренбуржья в годы Великой Отечественной войны………….5 1.3. Военное детство. За пределами области…………………………….10 Заключение………………………………………………………………...16 Список использованных источников…………………………………….18 Приложения………………………………………………………………..19 Приложение №1. На освобождённой территории………………………20 Приложение №2. Ясли-сад в годы войны……………………………….21 Приложение №3. Шефство над госпиталем……………………………..22 Приложение №4. Подарки бойцам Красной Армии…………………….23 Приложение №5. В землянке…………………..…………………………24 Приложение №6. Военное детство……………………………………….25 Приложение №7. Дети блокадного Ленинграда ………………………..26 Приложение №8. Играем в войну………………………………….……..27 Приложение №9. Сын полка……………………….……………………..28 Приложение №10. Дары природы………………………………………..29 Приложение №11. Всё для фронта…………………………………...…..30 Приложение №12. Посылки на фронт……………………………………31 Приложение №13. На ферме…………………………………………..….32 Приложение №14. Юные ленинградки…………………………………..33 Приложение №15. Весна на пашне………………………………….…...34 Приложение №16. У станка…………………………………………..….35 Приложение №17. На строительстве оборонительных рубежей…..…..36 Приложение №18. Раненые дети…………………………………………37 Приложение №19. Детский сад на прогулке…………………….…..….38 Приложение №20. На уроке………………………………………………39 Введение. Все дальше мы уходим от войны… Все меньше остается людей, сопричастных к событиям Великой Отечественной. Последними свидетелями назвала белорусская писательница Светлана Алексиевич детей, переживших войну. Им мы решили посвятить нашу работу. Во время второй мировой войны погибло 13 миллионов детей – граждан мира. А что есть дороже детей у любого народа? У любой матери? У любого отца? Ребенок, прошедший через ужас войны, ребенок ли? Кто возвратит ему детство? Когда-то Достоевский поставил проблему общего счастья в зависимость от страдания одного – единственного ребенка. А их таких были тысячи в сорок первом – сорок пятом годах. Что помнят они? Что могут рассказать? Можно спросить, что героического в том, чтобы в пять, десять или двенадцать лет пройти через войну? Что могли понять, увидеть, запомнить дети? Многое! Детство, которое сжигали, расстреливали, убивали и бомбой, и пулей, и голодом, и страхом, и безотцовщиной… С первых дней войны вместе со взрослыми вступали в бой с фашизмом школьники фронтовых и прифронтовых районов, городов и сел ближнего и дальнего тыла. Они выслеживали диверсантов-ракетчиков, дежурили в госпиталях (приложение№3) и подразделениях МПВО, рыли траншеи, заботились о престарелых и семьях фронтовиков, стойко несли трудовую вахту. Подростки заменили своих отцов у станков (приложения№11,16). Многие из них бесстрашно сражались в партизанских отрядах. История бережно хранит имена детей – Героев Советского Союза Лени Голикова, Зины Портновой, Вали Котика и Марата Казея. Многие дети, оставшиеся без родителей, становились сыновьями полков (приложение№9), юнгами военных кораблей. Они нередко участвовали в боях, порою проявляя чудеса храбрости. В 1968 году был сформирован символический полк сыновей полка. В строй этого полка вскоре были введены и его дочери – воспитанницы воинских частей Красной Армии. В годы Великой Отечественной наш край находился в глубоком тылу. Мужчины были мобилизованы в ряды Красной Армии, женщины заменили их у станков и на полях. А дети? Чтобы узнать о них, мы побывали в музеях, прочитали книги, расспросили о войне тех, кто в суровые годы был ребенком. Мы услышали воспоминания о войне людей, которые в детстве побывали в оккупации, в блокадном Ленинграде, в концлагере, в городах и селах Оренбургской области. На бумажном и электронном носителях мы сохранили их рассказы. Цель нашей работы: обобщить материал о военном детстве наших земляков. Задачи: 1. Записать воспоминания оренбуржцев, в детстве переживших войну; 2. Организовать работу лекторской группы по теме « Дети и война»; 3. Пробудить у школьников интерес к истории семьи, военному детству своих бабушек и дедушек; 4. Передать в школьный музей собранный материал 1.Основная часть. Мы родом не из детства – из войны. 1.1. Школы Чкаловской области в годы Великой Отечественной. Трудно было организовать обучение детей в годы войны даже в глубоком тылу. В лучших школьных зданиях города Чкалова были развернуты госпитали и больницы. В их число попали школы №№ 1, 4, 6, 9, 19, 22, 24, 28, 35, 36, 37 и 39. В 1941 – 1942 гг. все городские школы работали в 4 – 5 смен с 7 до 24 часов. Многие дети и подростки не учились, потому что работали или у них не было одежды и обуви. В первой четверти 1942 – 1943 гг. ГорОНО оказал помощь учащимся, выделив: 920 чувяк, 800 валенок, 400 вязаных шапок, 114 пальто, 57 брюк, 170 пар сандалий, 453 пары туфель, 40 свитеров, 240 шарфов. Особенно трудно было с обеспечением учащихся учебниками и письменными принадлежностями. Новые учебники, тетради, карандаши, ручки распределялись централизованно. В первом полугодии 1942 – 1943 гг. учащиеся Чкалова получили в 5 – 10 классах по 10 тетрадей, 1 – 4 классов – по 6. В 1943 – 1944 гг. 5 – 10 классы были обеспечены учебниками на 50%. Учебников по химии, географии, основам дарвинизма было по 4 – 7 экземпляров на класс. Перед началом учебного года на каждого ученика было выделено по 3 тетради, 1 карандашу, 2 пера и по 1 ручке (приложение№20). В сельских школах положение было еще более сложным. В 1944 – 1945 гг. учащиеся сел получили на год по 1 – 2 тетради. Учащиеся старших классов городских школ ежегодно с 1941-го года направлялись на сельхозработы. В августе 1942 года на колхозных полях трудилось 3036 старшеклассников г. Чкалова. В 1943 году сельхозработы продолжались все лето и осень (приложение№15). Учебные занятия 1 сентября начались только в 1 – 4 классах. Учителя и ученики собирали травы, шиповник, дикорастущие ягоды и плоды, грибы (приложение№10). Убирали хлеб, лопатили зерно на току, чтобы оно не загорелось, убирали солому, помогали грузить зерно на подводы и отвозить его на быках на склады (приложение№13). Школы принимали посильное участие в поддержании здоровья детей. Работали буфеты для учащихся. Была создана система дополнительного питания для детей с ослабленным здоровьем в специальных столовых. В акте готовности школ г. Чкалова к 1943 – 1944 учебному году говорится: «В школах есть буфеты, которые отпускают учащимся завтрак: 50 граммов хлеба, 10 граммов сахара и чай. Для детей с ослабленным здоровьем предусмотрены дополнительные карточки в столовую. Всего выделено 2000 карточек. Норма продуктов на каждую : 100 граммов хлеба и обед из двух блюд». Вспоминает Самбурская Евдокия Константиновна из Баклановской средней школы Сорочинского района: «Учились с ноября по май, а с июня начинали работать в колхозе. Во время учебы сельхозработы не прекращались. Днем учились, а вечером шли на работу. Невольно вспоминается зима. В классах такой холодище, что замерзали чернила. Дети сидели за партами в фуфайках, шубейках – да кто в чем мог! И это несмотря на то, что топку готовили заблаговременно. Учителя вместе с родителями летом делали кизяк. Мальчиков на лошадях посылали в лес за дровами. О тетрадях в то время дети и понятия не имели. Какие-то листочки из архивных бумаг использовали для письменных работ. Летом работали в поле. Вручную пололи пшеницу и просо. Зерновые колхозники успевали скашивать до зимы. Но на полях оставался неубранный подсолнечник. В выходные дни и в каникулы мы отправлялись в поле и срезали шляпки. А вечерами в зимнее время собирались в помещении сельского Совета и при свете коптилки вязали для солдат шерстяные носки. За одну ночь я могла связать пару мужских носков. В посевную приходилось работать ночами. В уборочную мы трудились на току». Из воспоминаний Валентины Павловны Чебоненко из Петро-Херсонецкой школы Грачевского района: «В годы войны учились в две смены. Сидели зимой в пальто. Мерзли чернила. Писали сажей на старых газетах. Но проводили сборы и вечера. Собирали подарки на фронт (сухари, варежки, носки, кисеты) (приложения№4,12). В летние каникулы пололи просо, собирали колоски, копнили солому. Проводили политинформации. Работали тимуровцы». В решении исполкома Чкаловского горсовета от 29 января 1942 года « Об итогах работы школ за первое полугодие 1941 – 1942 гг.» отмечалось, что учителя и учащиеся школ собрали на строительство танков 56148 рублей, 70 тонн металлолома, 3496 различных вещей для бойцов Красной Армии». 1.2. Дети Оренбуржья в годы войны. Пузакова Алевтина Григорьевна. Мне было 5 лет, когда началась война. 22 июня 1941 года мы всей семей смотрели в драмтеатре детский спектакль. Часов в 12 мы вышли из театра. На углу Пушкинской и Советской у большого репродуктора стояла большая толпа. Все были молчаливы и угрюмы. Мы узнали, что началась война. Каждое утро звучала «Священная война». Родители слушали сводки с фронтов. В памяти остались отрывочные воспоминания. Помню маму, собиравшую нас в детсад (приложения№2,19) и бежавшую на работу; окна, заклеенные крест-накрест белой бумагой, а на ночь занавешенные плотной материей; город, погруженный во тьму. В комнате – круглая железная печка с трубой, выходящей через форточку на улицу. Спали зимой одетыми, даже в пальто. Жили по карточкам, получая 400 граммов хлеба на иждивенца. Занимали очередь с вечера. Зимой писали номер в очереди мелом на валенках, а в другое время года - чернильным карандашом на ладони. Очень боялись потерять карточки: тогда ожидал бы голодный месяц. Папа работал на железной дороге инженером – мостовиком. Был капитаном. Когда наши войска погнали фашистов на Запад, папа ушел на фронт восстанавливать железную дорогу. Мы радовались каждому кусочку черного хлеба. Кто-то из нашего двора выносил жмых и раздавал всем по кусочку. С каким удовольствием мы его ели! Помню, как выступали в военном госпитале: читали стихи, пели песни и танцевали. Особенно любили раненые выступления малышей. Мы очень гордились своими концертами. В 1944 году я пошла в 1-й класс железнодорожной школы. Хорошо помню свою первую учительницу Ольгу Семеновну Пышевскую. В школе на завтрак нам приносили кусочки серого хлеба, посыпанные сахаром. У каждой девочки на парте была белая салфетка. Мальчики учились отдельно. Конфет мы в детстве не видели. Сахар давали по карточкам. Помню День Победы. Рано утром в нашу дверь забарабанили соседи, плакали, кричали: «Победа! Победа!». На Советской до поздна пели и танцевали под гармошку. Папа написал, что в их части началась цинга. Мама собрала побольше лука и чеснока и поехала в Брест-Литовск. Меня она взяла с собой. В Бресте я впервые увидела разрушенные дома. Было страшно. Домой возвращались вместе с солдатами в «телячьих» вагонах. Лобова Александра Николаевна. Помню себя с 3 лет. Во время Финской войны мой папа был ранен в живот и лежал в госпитале. И вот, я стою у калитки и плачу, потому что из-за копны соломы не могу пройти во двор. Подходит какой-то мужчина, поднимает меня на руки и говорит, что он мой отец. Во время войны я ходила в детский сад, который располагался в Бердах на улице Салавата Юлаева. Дети спали все вместе на полу, на кошме. Подушек не было. Укрывались грубыми одеялами. На группы специально не делили. Я все время прибивалась к старшим. Однажды старшие дети пошли в лес. Взяли меня с собой, а привести обратно забыли. Нашли меня «суворовцы» - мальчики 12 – 13 лет, лагерь которых располагался в соседнем лесу. Они привели меня в детский сад. Я посещала ясли – сад колхоза «Ленинский луч». Он был рассчитан на 30 человек. Мы располагались в 2-х комнатах, обедали на кухне. Заведующей садом была молодая женщина Анна Михайловна Юнкрева. У нее болела нога, и она чуть прихрамывала. Когда помещение у детсада почему-то отобрали, Анна Михайловна всех детей забрала в свой собственный дом, где мы и находились до конца войны. Питались мы хорошо. Самые лучшие продукты колхозники отдавали детям. Каждое утро в сад на телеге в корзинах привозили молоко, мясо, арбузы, огурцы, помидоры. Продукты хранились в кладовой, и мы могли брать там все, что хотели. Особенно вкусным был хлеб. Его пекла наша повариха. С каким аппетитом мы ели его с холодным молоком! Хороших игрушек не было. Воспитательницы шили их сами (даже мячики). Чаще всего играли в белые гальки с прожилками. Ведущий подбрасывал горсть галек, а играющие должны были схватить сначала одну гальку, в следующий раз – две, затем – три и четыре (приложение№6).. В 1943 году нас ограбили. Мама побежала в Сельсовет узнать вести с фронта. Я увязалась за ней. Полуторагодовалый Леша спал. Вернувшись домой, мы увидели полный разгром. Шуба, платья, юбки валялись у калитки. Самые хорошие вещи были похищены. Воров не нашли. В город ходили пешком. Мама носила на базар огурцы, а я провожала ее, крестила на дорогу и закрывала калитку. В конце войны в Бердах появились пленные немцы. Их ставили на постой к одиноким людям. А в начале 1945 года пришла похоронка. Погиб отец. Вскоре закончилась война. Колякина Анастасия Александровна. Когда началась война, мне было 12 лет. Наша семья проживала в Бердах. Когда по радио объявили о начале войны, многие плакали. В сентябре 1941-го года, как всегда, пошла в школу. Но это была совсем другая школа. Мы сами ездили в лес за дровами, сами топили печку. Не было тетрадей, и мы делали их из желтых бумажных мешков. Зимой после уроков нас отправляли работать в колхоз. Там мы убирали навоз за скотиной, ездили на санках в поле за соломой, летом вскапывали огороды, сажали и выращивали овощи, осенью собирали урожай. Голодали. Хлеб пекли из отрубей, суп варили из крапивы. Я была потрясена, когда впервые увидела пленных немцев. Они были одеты в лохмотья, многие были босиком. Они шли через помойку. Один из пленных увидел во льду картофельные кожурки и начал их отбивать. Брал в руки, отмораживал и ел. За нефтемаслозаводом были казармы. В их подвалах и размещали пленных немцев. Ежедневно их водили работать на завод. По 1 – 2 пленных размещали в домах местных жителей. В нашем доме жили 2 пленных. Их имен не помню. Один вечерами играл на губной гармошке грустные мелодии. Мне было их жалко. Коржавых Анна Петровна. 22 июня 1941 года в село Каменка Октябрьского района прискакал вестовой и объявил, что началась война. Состоялся митинг, и началась мобилизация в ряды Красной Армии. С каждого двора уходило по 2 – 3 защитника, в том числе и девушки. В нашей семье срочную службу проходили мои старшие братья Кузьма и Иван. В июле 1941-го на фронт ушел Михаил, а в октябре – отец. В семье на плечах матери осталось 7 детей. Мне было 9 лет, а самой младшей сестре – 1 год. Запасов хлеба не хватило даже на месяц. Питались картошкой, капустой, свеклой, морковью, солеными огурцами и солеными зелеными помидорами. А главное, была тыква. Как только сходил снег, шли выливать сусликов из норок и переходили на подножный корм. На лугах собирали щавель, дикий лук и чеснок, кислицу, борщовку, на опушке леса – крапиву. Несмотря на военное время, мы учились в школе. Занятия проходили в 2 смены. Старшие приходили из школы и отдавали одежду и обувь младшим. Писали сажей на старых книгах и газетах. Знания получали хорошие, потому что очень старались учиться. На Новый год вместо елки в школе ставили обыкновенное деревце и наряжали его фантиками и бумажными самодельными игрушками. Водили хороводы около елки, пели патриотические песни и, конечно, « В лесу родилась елочка». Особых развлечений не было. Зимой катались на самодельных санках-ледянках, летом просто играли друг с другом. Было страшно, когда почтальон приносил похоронки. 10 февраля 1942 года такую похоронку на Михаила получила и наша семья. Наш старший брат попал в окружение под Вязьмой и был убит, прорываясь к своим. В начале 1944-го на фронт ушел Павел. Сестра Мария поступила в ФЗО и стала работать на заводе по производству боеприпасов. Всю войну женщины выполняли мужскую работу, а мы помогали, чем могли: ухаживали за колхозным скотом, собирали колосья, заготавливали на зиму топку, присматривали за младшими. Нашу семью поддерживал 60-летний дядя: приносил молоко, подшивал валенки, помогал по хозяйству. За работу в колхозе начислялись трудодни. Осенью на них давали хлеб, но его было слишком мало. У нас от пневмонии умерла младшая сестренка Нина. 9 мая 1945-го года я была в школе. И тут прошел слух, что война закончилась. Все выскочили на улицу. Кто смеялся, кто плакал от горя и от радости одновременно. В Каменке возвели памятник погибшим односельчанам. В прошлом году я побывала в родном селе, чтобы почтить память своих земляков. Шведова Тамара Алексеевна. 22 июня 1941 года в 8 часов вечера в село Новомихайловка Зиянчуринского района прискакал нарочный, объявил о войне, раздал мужчинам повестке. В селе стоял крик. Из некоторых семей забирали отца и 2 – 3 сыновей, а из двух семей девушек – радисток Панкратову Анну и Козлову Анну. Наутро на подводах в район отвезли человек 70 – 80. У нас забрали отца Алексея Тихоновича Шведова, его братьев Ивана, Петра и Федора. Старший Егор был офицером и уже служил в армии. С фронта вернулись все. Но все были тяжело ранены. От ранения в грудь в 1947 году в госпитале умер отец. У мамы на руках остались 3 дочери Рая, Тамара и Женя, и сын Толя. Мне в 1941 году было 7 лет. У нас была корова и черный петух. Остальных животных из-за нехватки кормов пришлось ликвидировать. Не было даже спичек. Мы ходили на железную дорогу и с платформ воровали серу. К тому, кто топил печку, шли за кусочком жара, поджигали серу и в банке несли домой. За дровами и чилигой ходили на Урал за 8 километров от села. Делали кизяк, осенью собирали для топки полынь и бурьян. Если скот за зиму не съедал все сено и солому, они тоже шли на топку. Запасы продовольствия закончились через несколько месяцев. На трудодни в конце 1941 года получили полтора мешка ржи. Ели картошку, тыкву, капусту, репу, редьку, брюкву. Весной переходили на съедобную траву. Среди камней рос дикий лук, жесткий и пахучий чеснок, на лугах – щавель, козелки, похожие на укроп сладушки, солодский корень, шалфей, паслен ( его сушили мешками). В большом количестве запасали черемуху, калину, боярышник, землянику. Случалось так, что по полмесяца ели одну ягоду с молоком. Нам такая еда даже понравилась. Иногда в колхозе выписывали по 3 килограмма муки или пшена. Весной 1942 года ребятишки лопатами вскопали поле, засеяли его просом и получили каждый по два мешка проса. Я пошла в школу в 8 лет. В 7 километрах от села в поле работала мама. Я приходила к ней на работу, и мама привязывала мне к плечу под пиджачок узелок с пшеницей (граммов 200 – 400). Я бежала домой. Мы толкли и жарили эту пшеницу и утоляли голод. В это время у ворот кто-нибудь из нас обязательно дежурил, ведь за кражу колхозного зерна маму могли посадить в тюрьму. Просо обдирали на специальной мельнице – крупорушке. Варили пшенную кашу с тыквой, пекли пшенные блины, а вот хлеб из пшена не получался. Сажали скороспелую кукурузу. По мешку кукурузных семян мололи на муку. Сажали по 200 корней капусты, солили ее по 20 шестиведерных бочек. Картошкой заполняли по 2 погреба. Пшеницу впервые получили только в 1953 году. Даже колоски в поле собирать не разрешали. С 5 лет дети собирали колоски для колхоза и получали за это по 3 ложки муки. Этого хватало на затируху. Наша учительница Вера Анисимовна Конопля выпросила в колхозе паек по 3 килограмма муки на день, месила на всех тесто и на жестянке пекла лепешечки. Огонь добывала с помощью кремня и трута. Дети пололи колхозную пшеницу. Сначала выдергивали полынь, потом осот. Все ходили босиком, сильно загорели. В селе оставалось 5 стариков и несколько очень старых бабушек. Они готовили ток для зерна. Иногда мы добывали рыбу. С помощью тряпки или пучка полыни выплескивали на берег воду вместе с мелкой рыбешкой – огольцами. Ее подсаливали и ели, чуть поджарив на костре. Когда зацветала чилига, то по росе успевали съедать цветы. Воровали жмых. Хлопковый обмакивали в воду и сосали. Иногда попадалась ватка. Подсолнечный можно было есть. Мяса в войну не было. От желудей наши зубы стали черными. Вскоре мы все пожелтели. Врачи подозревали желтуху. Оказалось, что желтыми мы стали от частого употребления тыквы. 2 элеватора были забиты колхозным зерном, но взять его никто из сельчан не мог. Соломой со своих крыш наши матери обязаны были кормить колхозных овец. Некоторые схитрили и покрыли свои дома тростником, обмазанным глиной. Такие крыши на корм не годились. В конце войны для общественного питания размалывали овес и пшеницу. Наша односельчанка – мать 7 детей украла полтора мешка этого помола. Ее арестовала милиция, даже не дав проститься с детьми. Их кормила вся деревня. Женщина в районном КПЗ белила помещения. Зимой дети приехали к ней. Они так сильно кричали у ворот, что мать упала с подставки. Ребятишек накормили, а мать отпустили домой. Ее с радостью встречала вся деревня. Налоги были огромными. С одной коровы – 250 литров молока в месяц. Детям оставалось по одной рюмке молока. С 5 овец – 40 килограммов мяса (одна овца весит 16 килограммов), с 5 кур – 100 яиц. Даже с петуха брали налог яйцами. Займы были обязательными. Если не купишь облигации, описывали имущество ( подушки, утварь). Многие женщины вязали платки из шленки. Когда они ехали продать свои изделия, их ловили и наказывали. Всех осликов в селе отправили на бойню. Строго следили за политической сознательностью населения. В селе жили эвакуированные. Они донесли на тех, кто высказывался против Советской власти. 2 односельчан отправили в Комсомольск- на-Амуре. Наш сосед сильно хлопнул дверью. Со стены упал портрет Сталина. В это время к нему зашел Василий Сидоренко и в темноте нечаянно наступил на портрет, раздавив стекло. Получил 10 лет каторги, где и умер. Незабываемым остался в памяти День Победы. У клуба – митинг. Столько радости! А Слащевым в этот день пришла похоронка. Их сын Герой Советского Союза Слащев Дмитрий пал в Польше смертью храбрых. В Зиянчурине установлен памятник всем жителям района, павшим в годы Великой Отечественной. Скориков Владислав Иванович. Когда началась война, мне было 12 лет. Мы жили в Бузулуке. Отца забрали на фронт. Мама устроилась в заготскот. Вместе с другими работницами перегоняла овец в Сорочинск в любую погоду: и в дождь, и в снег, и в буран. Потом она перешла работать на бойню. Кровь, остававшаяся после забоя скота, шла нам в пищу. Ее варили и ели как мясо. Я тоже устроился работать учеником сапожника, а 14-летняя сестра Таня на перчаточную фабрику. Появились эвакуированные. Местные жители помогали им, чем могли. В 1943 году пришло известие от папы. Он был ранен и находился в госпитале. Через 9 месяцев, излечившись от ран, вернулся домой. Нам стало легче жить. 1.3. Военное детство. За пределами области. Добрыднюк Мария Карповна. Когда началась война, мне было 13 лет. Очень хорошо помню этот день. После обеда я вышла на огород и увидела, как от реки бежал рыбак Никита и кричал: «Война с немцами началась!». Мы жили в деревне Сумовка Бершадского района Винницкой области в Западной Украине. Среди жителей начался страшный переполох. Сразу же была объявлена мобилизация. У меня был старший брат Иван и 2 сестры, Екатерина и Евдокия. Иван еще до войны был призван в ряды Красной Армии. Он воевал все 4 года, дошел до Берлина и в 1945-м вернулся домой. На следующее утро через Сумовку, не останавливаясь проехали на мотоциклах немцы. Потом началась сильная бомбежка. Горели дома, сады, лес. Мы спрятались в подвалы, которые были устроены под каждым домом. Своими глазами видела, как над вражескими позициями летали наши самолеты, а фашисты сбивали их из зениток, несмотря на большую высоту. Из разгромленного магазина жители растащили весь товар: соль, спички, мыло и т.п. Как-то пришел домой отец и сказал, что позиции близко. Что это за «позиции» я и представления не имела. А это приближалась линия фронта. Мой отец Карп Сафронович Добрыднюк работал ветеринаром. Он счел своим долгом спасти от фашистов колхозный скот. Лошади были реквизированы для нужд Красной Армии в первые дни войны. Оставались коровы, свиньи и козы. Их-то и погнал отец на восток. Дошел со стадом до Умани. Свиньи и козы подохли в дороге, а коров забрали занявшие Умань фашисты. Отец вернулся домой и всю войну был с нами. Запасы пшеницы, кукурузы, подсолнухов хранились у всех жителей на чердаках. С началом бомбежек все продукты перенесли в подвалы. Мать напекла полмешка пряников и тоже снесла в подвал. Линия фронта откатилась на восток. Бомбежки прекратились. Наше село заняли румыны. Наш колхоз имени Н.С. Хрущева и соседний имени С.М. Кирова прекратили свое существование. В селе появился румынский комендант и полицаи (почти все они были румынами, но 2- 3 были нашими ). Они носили зеленую форму и зеленые фуражки с козырьками. У полицаев были красные повязки на рукавах. Людей разделили на звенья по дворам. На каждые 10 дворов выделялось для обработки определенное количество земли. Звеньевой распределял эту землю по дворам. Сеяли рожь, пшеницу, кукурузу, подсолнечник. Когда урожай созревал, все до зернышка везли на ближайшую станцию и отправляли на нужды Вермахта. Себе мы не могли взять ни единой горсточки зерна. В селе был движок, с помощью которого молотили рожь и пшеницу. Подсолнечник и горох обмолачивали цепами. Жали серпами. У меня до сих пор сохранился след на руке, которую я поранила серпом. Каждая семья жила за счет своего хозяйства. Румыны относились к нам лояльно и не грабили население так безбожно, как делали это немцы по другую сторону Южного Буга. Отец одним из первых вступил в колхоз и власти оставили семье принадлежавшие ей 60 соток земли. Кто не вступил в колхоз добровольно остался без своих участков. У нас была корова, 2 свиньи, козы, куры, гуси, индейки. За счет них мы и жили. Запомнились мне и страшные эпизоды 1941-го года. На Покров, 14 октября, в наше село пригнали цыган и евреев. Румыны их не расстреливали, как это делали немцы на другом берегу Буга, но и не кормили. Евреев поселили в опустевших разрушенных коровниках. Там они и умирали прямо в яслях (кормушках для скота) от голода и тифа. Зараза перешла на местное население. Вымерла половина деревни Цыгане выживали за счет воровства. Помню, как полицаи на дороге избивали шлангами цыгана, пойманного с поличным. На нем была рассечена рубаха и из образовавшихся от побоев рубцов на спине маленькими фонтанчиками струилась кровь. Шел 1942 год. Мы с подружками работали на косилке. Она сломалась. Образовался непредвиденный перерыв. Анна и еще несколько девчат запели. Не знаю, почему им взбрело в голову запеть «Интернационал». Румын, наблюдавший за нами, слов не понимал, но начал насвистывать мелодию. До него дошло, какую песню поют девушки. Он страшно разозлился и приказал сильно выпороть певуний шлангами. Румынский штаб мы называли пикетом. И мне, и моему отцу пришлось там побывать. На Троицу принято украшать дома цветами и душистыми травами. Мы с подружкой решили нарвать их в запретной зоне. Подружке удалось укрыться в высокой траве, а меня подкараулили, сильно били по лицу и отправили в пикет. Там старая бабка готовила для оккупантов обеды. Меня поразило, как скудно питаются румыны. Каждый день повариха подавала им постный суп и мамалыгу (кашу из кукурузной муки), которую она раскладывала прямо на столе, а не в тарелки. По-моему, в эту мамалыгу даже масла или сахара не добавляли. Я прожила там 2 недели. Помогала готовить обеды и шила сумки. В них румыны отправляли посылки домой. Папа заколол поросенка, принес в пикет, и меня отпустили. Полицаем в селе был наш рыжий сосед. Он овдовел и один воспитывал 4 детей. Разбогатев на службе, женился на молодой девушке. Рыжий был злым, никого не жалел, приводил немцев в дома, где была какая-нибудь живность. Однажды к нашему дому подъехал автомобиль. Вышли немцы. Они были одеты в черную форму. Сами немцы за курами не бегали. Они показывали полицаю, и он ловил понравившуюся оккупантам птицу. Немцы взяли кур, гусей, белого поросенка. Черного оставили нам. Папа обещал Рыжему отомстить. Когда пришли наши, этого полицая отправили на передовую, где он погиб. Наступил 1943-й год. Заговорили о партизанах. В селе ввели комендантский час. После 6 часов вечера на улице нельзя было появляться ни под каким предлогом. Если кто-нибудь выходил за калитку, то исчезал из села в неизвестном направлении. Не разрешалось зажигать свет, хотя электричества и не было. Если зажигали коптилки, то занавешивали, чем могли, окна. Был в селе и староста – пожилой совершенно безвредный человек из бывших кулаков. Он умер. Прислали другого. Этот быстро всем насолил. Вскоре все село узнало о его страшной кончине. Вернувшись с мельницы, староста сел за стол поужинать. Только поднес ко рту яйцо, раздался выстрел. Вместо яйца в рот влетела пуля. В мучениях староста прожил еще неделю. Ходили слухи, что его пристрелил отважный партизан Войчак. Жить становилось все труднее. Не было соли. На станции Киблыч, на другом берегу Буга, можно было обменять 2 килограмма сала на килограмм соли. Моя мама Анна Васильевна с соседками сели в лодку, чтобы переплыть реку. Румыны поймали их, избили и отняли все сало. На пасху партизаны на плотине убили 5 румын, забрав их одежду. Когда на мельницу пришли местные жители, их схватили и уничтожили в Зайцевом рву. Отпустили только подростков. На нашей улице жили 2 красивые девушки. Их подозревали в связях с румынами. Когда село освободили, их забрали как подозрительных. Разобравшись, отпустили. Оказывается, это были подпольщицы, выполнявшие задания партизан. Семьи коммунистов румыны сразу истребляли. В нашем селе было несколько таких семей. Но жители не выдали никого. Декабрь 1943-го выдался необыкновенно снежным. Сугробы – выше крыши. Приближалась линия фронта. Все село согнали на строительство укреплений. Копали противотанковые рвы. Возводили земляные укрепления (приложение№17). Срыли весь правый берег Южного Буга. Думали, что наши придут с одной стороны, а они появились совсем с другой. С приближением линии фронта немцы побежали, а румыны все еще заставляли нас рыть окопы. Помню, как увидела первого советского солдата. На взгорок, на краю села, влетел всадник и стал смотреть в бинокль. Разведчик! Вскоре в село вошли красноармейцы. Шли строем, чистые, улыбающиеся. Мы им калачи выносили. Как раз пасха была (приложение№1). Началась переправа частей Красной Армии через Буг. Сколько было жертв! Был сильный разлив. Мы сооружали плоты. Ремонтировали паром. Катили к переправе бочки. Надо было переправить на другой берег людей, лошадей и танки. Как только начиналась переправа, на бреющем летели немецкие самолеты и сбрасывали бомбы. Я бежала прятаться в погреб. Как оказалось, в соседнем селе Красносилке на колокольне церкви сидел румынский радист и передавал своим сведения о начинавшейся переправе. Готовилась Ясско–Кишиневская операция. Бомбежки не прекращались. Перед началом бомбежки немцы сбрасывали на парашютах осветительные бомбы. Ночью становилось светло как днем, хоть иголки собирай. Потом начиналась бомбежка. От одной фугасной бомбы образовывалась яма в 3 – 4 метра. И последний эпизод, связанный в моей памяти с войной. Уже началась мирная жизнь. Мы пололи подсолнухи. И вдруг - страшный взрыв! Мальчик 6-ти лет пас корову. Он нашел гранату и бросил в яму. Корова осталась невредима, а мальчик лежал мертвым. Только тоненькая струйка крови появилась на виске, куда попал маленький осколок гранаты. Сомов Василий Петрович. Во время войны наша семья оказалась в зоне оккупации. В нашей деревне не было немцев. Они приезжали только для того, чтобы набрать хлеба, масла и сала. Сначала они вывезли из деревни все добро, потом стали угонять в Германию здоровых людей. Многие наши односельчане ушли в лес в партизанский отряд. В 1943 году Красная Армия освободила часть нашего района. Кто мог, ушел за линию фронта. Мы не успели и ушли жить в лес. Там вырыли себе окоп и замаскировали его (приложение№5). Еду спрятали в деревне, а ночью ходили за ней. Вскоре немцы сожгли нашу деревню. Живя в грязном сыром окопе, мы заболели тифом. Спас нас дядя Яша, но заразился сам и умер от этой страшной болезни. Немцы, узнав, что в лесу есть люди, стали устраивать облавы и сгонять людей в концлагерь или на строительство взорванного партизанами Демитровского моста. В окопе мы только спали, а днем отсиживались в лесной чаще. Однажды утром мы увидели, что в сторону нашего окопа бегут немцы. Схватив кое-какие вещи, мы бросились бежать в лес. Преследователи догоняли нас. Пришлось бросить узлы, скинуть одежду и обувь. Люди разбежались, кто куда. Я потерял маму и бежал один. Когда я выбежал на поляну, немцы дали по мне очередь из автомата. Пуля попала в ногу и задела кость. Я упал в снег. Подошел фашист, ударил прикладом и поспешил добивать остальных. Я лежал в луже крови, боялся замерзнуть, попытался идти, но потерял сознание. Подобрали меня соседи по окопу. Раненую ногу я отморозил. К счастью, нашлась мама и начала меня лечить народными средствами. 17 марта 1944 года у окопа неожиданно появились немцы. Мы с мамой спрятались под матрацем. Отворилась дверь, в окоп вскочил фашист с автоматом наизготовку. Мы замерли от страха. А он просто охранял своего напарника, ловившего курицу. Всех людей немцы повыгоняли из окопов и, вытащив добро, подожгли их. Когда все стихло, мама выбралась из окопа и стала тушить пожар. Вскоре схватили и нас. Так мы попали в концлагерь. Держали узников под замком, один раз в сутки выводя на прогулку. На обед давали бурду с кониной и 100 граммов хлеба с опилками. Однажды мы подлезли под колючую проволоку и бросились бежать, но были пойманы и отправлены в Латвию. В конце войны мы вернулись в родную деревню. Мама не дожила до Победы, и отец не вернулся с фронта. Вырастила меня тетя Валя. Афанасьев Владимир Сергеевич. Мы жили в селе Соколовка на реке Нара близ Москвы. 26 октября 1941 года началась бомбежка, а вечером в селе высадился немецкий десант. Всех жителей они загнали в погреба, поставив рядом пулеметы. Мы оказались на передовой. Четверо суток над нами шел бой. Потом нас выгнали из погребов и под прицелами автоматов погнали через Нару по шаткому мостику. Люди бежали вперед, не разбирая дороги, под пулями, через трупы, поднимая раненых и детей, сидящих рядом с убитыми матерями. Мало кто остался в живых. Остановились в домике пасечника. Сделали нары, соорудили «буржуйку». Фашисты прогнали нас и оттуда. В конце концов беженцы оказались в Борске. Ночевали в церкви, переполненной убитыми и ранеными женщинами и детьми. По особому разрешению коменданта мы поселились в ближайшей деревне. В январе 1942 года советские войска освободили наше село, и мы вернулись домой. Там все было разбито, разгромлено, уничтожено. С большим трудом мы восстановили разрушенные дома. Николаева Зоя Николаевна. Я родилась в Ленинграде. Когда началась война, мне было 6 лет. Но я очень хорошо помню блокаду (приложение№7). Мама на целый день уходила на работу, а я приглядывала за годовалым братишкой. Когда начиналась бомбежка, мы бежали в бомбоубежище, а потом возвращались домой. Однажды мама, придя поздно вечером с работы, нас дома не обнаружила. Долго рыдала, бегала по улицам, думала, что ее дети погибли. А мы уснули в бомбоубежище и пропали до самого вечера. Помню ощущение вечного голода. Есть хотелось всегда. Когда пропал наш кот Мурзик, мама заподозрила соседку, но обиды на нее не держала. Хлеба давали по маленькому кусочку. Он был черный, липкий, но с хорошим именно хлебным запахом. Маленький братик не понимал, что происходит. Он все время от голода сосал пальцы. В конце концов иссосал их до самых мосоликов. Мы схоронили его на Охтинском кладбище. Помню жуткий холод в квартире, переезд к родственникам, печку с выведенной в окно трубой, родственницу, которая прибегала к нам с Ленинградского фронта. Как мы радовались ее появлению – она всегда приносила гостинцы: сухари, сахар и даже тушенку. Однажды она сказала, | |
| Просмотров: 2657 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 4.5/6 |
| Всего комментариев: 0 | |